Она была для всех мужчин ничьей
***
Она была для всех мужчин ничьей,
Но виноватых не искала в сущности…
И не жалела на влюбленность юности…
Но стала частью мира из вещей.
Гостиница скрипит винтажной лестницей,
Как будто променад для королей.
Из уст влюбленного сочится как елей:
— Мармитница! (Зачем он ей о ней!?!)
Я вспомнил и хочу купить скорей!
Жена мне говорит: «Купи, Андрей!»
Зачем посуду обсуждать с прелестницей?
Она была совсем не так глупа.
Не так глупа, как всем порою кажется.
Она ведь знала : это не судьба.
Что с ним ей не дорога, а тропа…
Что никаких курортов, вилл и спа…
И что он ей не скажет даже: «спа…
И что сама мармитницей окажется…
Ну что за нечисть так над ней куражится?
Она подогревала-то едва!
Но он не раз к ее теплу привяжется…
На день рожденья для жены — обман.
Из мыслей винегрет свой недоеденный.
Ведь важно для семьи ему — наследие!
Он нес мармитницу, как заяц — барабан.
И будто никаких сердечных ран.
Плевать хотел он на прием обеденный.
И ждал, что будет очень-очень пьян.
И снова будет в голове туман…
И скроется в душе его изьян.
Исчезнет похоть диких обезьян.
И от усталости он рухнет на диван.
Как хорошо жене в ее неведеньи.
Ее сжирала вечная тоска.
Она была худа и высока.
С утра не помогал ей кофе с гренками.
Вновь нервная пульсация виска,
И не в его руке ее рука.
Тревожный вальс с дрожащими коленками.
— Пошел ты к черту с грязными тарелками;
— Живи в часах со сломанными стрелками;
— И пойло пей, встречаться чтобы с белками, —
Ее проклятия были, в целом, мелкими.
Они лишь были друг для друга грелками.
Теперь он, чтоб согреться, пьет вискарь!
